и лучшая экипировка.
Условия примерно равные, никто не может предсказать, чья в итоге возьмёт. К тому же есть Арким, который является фактором, способным своими действиями изменить расклад в любой из битв за город.
А ещё массово заготавливались новшества, проистекающие из современного технического прогресса: массовое производство бутылок, освоенное во Франции лет двадцать назад, теперь позволяло заготавливать коктейли неизвестного здесь никому Молотова, правда, не с бензином, а с керосином и маслом. Горят не так хорошо, как хотелось бы, но тоже средство для противодействия плотным формациям жандармов.
Также Арким наладил производство примитивных пороховых гранат из стандартных водопроводных труб, пороха и бикфордова шнура. Взрываются не очень хорошо, осколков мало, зато хоть что-то взрывающееся и пригодное для массового производства в кратчайшие сроки.
В качестве оружия ближнего боя кустарно производились дубинки из арматур: короткий отрезок арматуры затачивался и прикреплялся к более длинному на манер головки молота. Обе стороны короткого отрезка обтачивались, а рукоятная часть длинного отрезка обматывалась тканью для пущего удобства применения.
Всё это было дёшево и сердито, а главное — быстро.
Императору не повезло, что против него выступали рабочие, а не какие-нибудь поэты или художники. Поэты и художники не умеют массово производить простые и эффективные орудия убийства, а рабочие могут.
Ещё из труб, гвоздей и чёрного пороха производились одноразовые стреляла: труба запаивалась с одной стороны, внутрь помещался порох, пыж и мелкие гвозди, а в основании просверливалось запальное отверстие. Неточно, ненадёжно, зато настоящее огнестрельное оружие, имеющее некоторую степень убойности.
Всё это дело происходило в тех самых огороженных катакомбах Парижа.
Арким готовился нанести продуманный и надёжный удар по ничего не ожидающему правительству, разом захватив весь Париж и установив тут свою власть.
Они-то думают, что после такого «потрясающего провала восстания», рабочие точно не решатся в ближайшее время на второй исход из трущоб, а там голод скажет своё слово и они сдадутся.
Какие всё-таки наивные люди сидят в мэрии Парижа…
Глава тринадцатая. Второе восстание
Французская империя, г. Париж, трущобы, 21 августа 1860 года
— Сколькими надёжными людьми мы сейчас реально располагаем? — спросил Арким, уставившись на недовольного Гюго, который после поражения во время первого восстания потерял какое-либо влияние на народ.
— Я ничего не знаю, — ответил писатель и отвернулся.
— Мы должны работать вместе, раскол недопустим, — твёрдо заявил Арким. — После победы можем начинать грызться и рвать друг у друга власть, но сейчас… сейчас нужно быть едиными как никогда.
В этой довольно большой по площади хибаре, где они сейчас заседали, собрались все наиболее активные члены Сопротивления, поэтому меч говорил скорее для них, чем для Гюго.
— Нужно свалить режим, а дрязги оставить на потом, — продолжил Арким. — Я знаю, что не все здесь разделяют идеи социализма, но у нас есть общий враг. Тот враг, который извлёк некоторые уроки из прошлого, который прекрасно понимает, как именно нас можно разобщить и уничтожить. Наша разобщённость — это козырь в рукаве императора! Если каждый сейчас будет тащить в свою сторону, то телега Революции не сдвинется в нужном направлении ни на сантиметр!
— И ты, конечно же, знаешь, куда нужно идти, да? — скептически поинтересовался Эжен Варлан.
— Конечно же знаю! — кивнул Арким. — Но я буду предельно честен с вами: меня интересует сама Революция, а не то, что будет после неё. После вы вольны творить всё, что вам заблагорассудится, у вас появятся для этого все возможности. А я… Я просто исчезну, будто и не было меня. Торжественно клянусь вам перед Богоматерью и Иисусом Христом, что не возьму власть, когда мы свалим императора! Я самовольно отстранюсь и вы выберете угодного вам лидера на основе всенародного голосования и пусть буду проклят я Богом и предан забвению, если не смогу отказаться от полученной власти в момент падения императора и установления власти Советов! Вы будете в праве осудить меня и сослать на каторгу на самые задворки павшей империи, если я вдруг ни с того, ни с сего решу, что сделал не всё! Вас устраивают такие условия?
Люди в помещении хранили молчание.
— Раз нет возражений, то принимаю на себя полномочия лидера Сопротивления, — вновь заговорил Арким, твёрдым взглядом оглядев присутствующих. — Политические вопросы и разногласия между членами Сопротивления с сего дня объявляются неважными, вплоть до окончательного свержения императора и его клики! Посмевшие нарушить сей указ будут преданы трибуналу и наказаны по всей строгости законов военного времени!
Меч почти с самого начала знал, что в целом трущобами никто особо не занимался, типы вроде Гюго, Варлана или покойного Делеклюза тёрлись в приличных районах, обрабатывая умы синих и белых воротничков, оставив люмпенов и маргиналов на откуп самим себе. И теперь умы этих миллионов горожан носят в себе совершенно разные идеи, начиная от совершенно идиотских и полуграмотных версий либерализма, заканчивая дремучим родоплеменных национализмом.
Могло показаться, что социалисты сейчас сильны, но на деле их жалкая горстка на фоне разношёрстной массы жителей трущоб, которым совершенно неважно как, но важно, чтобы происходящее закончилось. Всенародный надрыв и отчаяние требовали выпуска, пусть даже ценой жертв, грабежей и насилия на улицах.
Перед Аркимом не стояло цели сплотить французский народ и вести его к светлому будущему. Его цель — свергнуть императора, ставленника адептов Порядка.
Вообще, всё происходящее очень в стиле Порядка: одним мощным ударом смести все преграды на пути к цели, построить строгое сословное общество, где всё просто и понятно, обратить к своему аспекту ключевые лица из власти, а потом делать свои непонятные дела.
Нет, непонятные дела потом делают все аспекты, но способы прихода к власти в мире у них разные: Порядок бьёт в голову, Хаос — куда придётся, а Бездна — в самое сердце. Смерть… Смерть никуда не бьёт. Ей и так принадлежит остальная часть бесконечности «ничейных» миров.
Арким даже представить себе не мог, как дорого Бездне обошлась его отправка в этот мир, он старался об этом не думать, но он знал, что Порядок потратился крайне изрядно: сотни адептов, тонны неживого материала в изделиях… Это должно было связать ему руки на десятки тысяч лет.